В степях Горгронда, где земля Дренора ещё дышала свободой, а трава колыхалась под шёпотом ветров, полных историй о героях с топорами в руках, я помню тот миг, когда мир впервые отвернулся от меня — крошечного орчонка, чьи ноги подкашивались под весом собственной слабости, а кланы проходили мимо, не видя в хилом теле искры, что тлела внутри.
Насмешки эхом отзывались в ушах, как удары кулаков, — "калека", "обуза", — и в тот день, когда топоры поднялись, чтобы стереть меня с лица земли, шаман вышел из тени, его глаза, полные видений, остановили их: "В нём есть судьба, пусть ищет её у Трона Стихий, где духи отвечают на истинный зов".
Я брел месяцами по выжженным равнинам, голод грыз тело, как скверна корни, а в голове крутилось эхо его слов — не как спасение, а как насмешка над моей уязвимостью, над этой плотью, что не выдержала даже родного клана.
Трон Стихий встретил меня бурей — вихри огня, земли, воды и воздуха сошлись в круге, их голоса гремели, как гром предков, и я простёр руки, моля о даре, что исцелит мою ярость, мою жажду быть больше, чем отбросом.
Но духи отступили, их формы растаяли в воздухе, оставив лишь холод тишины, и их шепот ударил острее клинка: "Твоя душа — не мост к гармонии, а паутина обмана, полная ярости, что жрёт всё живое; мы не дадим силу тому, кто ищет цепи для мира".
В той безмолвной пустоте я упал на колени, кулаки молотили по камню Трона, и слёзы жгли глаза — не от боли тела, а от предательства тех, кого я звал союзниками, тех духов, что видели во мне лишь тьму, которую я сам ещё не знал.
Быть — значит цепляться за осколки той веры, за шаманский посыл, что теплил меня в ночах одиночества, когда голод шептал о конце, а я шептал в ответ о мести тем, кто отвернулся первым.
Не быть — это раствориться в той пыли Горронда, стать кормом для ветров, что унесут мою историю, как уносили кости забытых, и пусть трава закроет следы того, кто осмелился просить о большем, чем ему отмерено.
Но в той тишине, тяжелее любого проклятия, родился другой голос — мягкий, как яд в меду, проникающий в трещины души: "Сила не в духах, слепых к твоему огню, а в пламени, что не гаснет, в даре, что сделает тебя повелителем, а не слугой".
Это был он — ман'ари, эредар с глазами, зелёными, как листва в тумане Скверны, и за его словами таилась воля большего, Тёмного Титана, чьё имя, Саргерас, эхом отозвалось в моих венах, обещая миры, что склонится пред моей волей.
Я принял тот дар, ту первую каплю крови демона, что хлынула в меня, как река лавы, жгущая плоть, но разжигая дух, — и в агонии трансформации я увидел правду: шаман во мне умер, а варлок родился, с руками, что рвут реальность, а не склоняются пред ней.
Вернувшись в деревню, закутанный в лохмотья, пропитанные адским-туманом, я увидел их лица — старейшин, что когда-то подняли топоры, — и вождь, с ухмылкой напомнивший об изгнании, не успел договорить: зелёное пламя вырвалось из моих пальцев, испепеляя его, как сухую траву.
Быть — это помнить вкус той ночи, когда я прошёлся по лагерю, сея смерть среди тех, кто насмехался, их крики — как музыка, что заглушала мою старую боль, но оставляла пустоту, где когда-то теплилась надежда на принятие.
Не быть — значит избежать той цепи, что Кил'джеден накинул на мою душу, обещая союз с вождями, что поведут орков к славе, а на деле сделав меня пауком в тени, плетущим Совет Теней из лжи и жажды.
Быть или не быть? В эхе той тишины Горгронда, в зелёном яде вен, я выбираю быть — сломленным, но правящим, орком, что услышал зов за отказом и заплатил за него всем.
